Смотритель Большого Шантара, Анатолий Давыдюк, предложил нам расширить собственные познания в области естествознания далеких и малопосещаемых островов. Мы живо и горячо откликнулись на идею прогуляться по реке Якшина и прочувствовать на собственной шкуре ответственную и важную миссию естествоиспытателя.

Пеший отряд во главе с опытным проводником потянулся вдоль берега к устью реки Якшина. Резкие, крикливые, а порою чересчур раздражительные возгласы чаек сопровождали нас на протяжении всего участка береговой зоны. Неприятный запах гниения дразнил нос йодовой настойкой и омерзительной вонью трупных разложений рачков и моллюсков. Постоянно хотелась чихать. Вызывая упомянутый рефлекс, мы специально глядели на слепящее солнце.

На поверку река Якшина оказалась обыкновенным ручьем, который запросто и в любом месте можно было перейти вброд. По характерным складкам холмистой местности, распадкам и долинным углублениям очень хорошо просматривался рисунок петляющей реки.

Подыматься вверх по реке пришлось по галечным плесам и выступающим косам, свободным от лесных завалов. Лазить в ощетинившемся чипыжнике не хватало ни сил, ни терпения. Полуметровая дикорастущая трава, мохнатые лиственницы, непролазный ивняк и молоденькие тополя, растущие уплотненным частоколом, делали это путь абсолютно непроходимым. Перебираясь с одного берега на другой, мы активно боролись с усилившимся течением и хлесткой стремниной, сбивающей нас с ног.

 Четкий отпечаток косолапых лап заставил нас напряженно вглядываться вдаль. Интуитивно, вспотевшей спиной мы ощущали пристальные взгляды опасного хищника. Дальнейшее продвижение отягощалось борьбой с собственным страхом, путавшим ноги и ломающим устойчивый график кардиограммы.

 Просветительские речи Анатолия Давыдюка о том, что здешние медведи отличаются миролюбивым характером, отнюдь смелости в наших сердцах не прибавили. Тем более что по окончанию оглашенного текста, свободный охотник Большого Шантара, серьезно, не моргнув глазом, заявил – «Медведь он на то и медведь, в девяносто девяти случаях убежит, махая на прощание куцым хвостом, а в сотый раз звериным оскалом отзовется. Так что шутить с ним не стоит».

Вскоре пришлось повернуть обратно, река сузилась, галечные плесы исчезли, а кустарниковые берега встали крепостной стеной. Весенний паводок сложил поваленные лиственницы непролазным затором, продвигаться вперед не имело смысла.

В тени деревьев на десятиметровом обрыве замечаем могильные кресты и надгробные склепы. Направляемся к ним, строго соблюдая установившуюся покойную тишину. Воздух застыл и пьянит смолянистым настоем хвои. Ветерок слегка шуршит листочками ивняка, навевая удивительную мелодию траурной печали смиреной тайги.

Полусгнившие деревянные склепы разят сердце своим неухоженным одиночеством и пустотой отжившего времени. На покосившемся кресте, опоясанном якорной цепью начертана истлевшая надпись «NELI - 1880».

Еще не отчистились от морской соли стальные цепи и заостренные якоря, еще свежи в памяти радостные крики чаек. И где-то над скалами, разлетается повторяющимся эхом знакомые голоса, и бередят душу позабытые образы.

В тени непроглядной тайги вьются неясным миражем лики погибших моряков. В сознании возникает чувство обреченности и скорбной утраты.